(Репортажная фотография)
Введение: техники подчинения и техники себя
Всё, что было уже рассказано о возрастах, подводит нас к мысли, что возраст – это не просто природная данность, но определенное «произведение искусства», результат творчества человеком своей жизни на различных её этапах. Это то, что педагоги называют самообразование исамовоспитание. Возраст как произведение, создаваемое человеком, представляет своеобразное «техническое устройство» социально-антропологического типа. Если человеку удается выстроить свой возраст как своего рода Дом для самого себя, он чувствует себя в нем комфортно. Детство и отрочество организуется прежде всего с помощью своей семьи, - вообще ближних, а также и с помощью школы. Чем старше становится человек, тем большую роль в создании Дома своего возраста играет он сам. Взрослый и старик выстраивает свое тело, свою душу и свой дух с помощью социально-антропологических техник, которые сам же и организует.
М. Фуко Мишель Поль Фуко (фр. Michel Foucault, 1926 - 1984) - французский философ, теоретик культуры и историк. Создал первую во Франции кафедру психоанализа, был преподавателем психологии в Высшей нормальной школе и в университете города Лилль, заведовал кафедрой истории систем мышления в Коллеж де Франс. Книги Фуко о социальных науках, медицине, тюрьмах, проблеме безумия и сексуальности сделали его одним из самых влиятельных мыслителей XX века. указывает на два типа техник выстраивания человеческой жизни. Во-первых, существуют техники подчинения(это, например, обязательные для посещения школы, армия, спортивные клубы, тюрьмы, и т.п.). Этим «строительством» занимаются в основном «дальние» (учебные заведения, работа, и т.п.) Во-вторых, налицо техники, которые позволяют самому человеку осуществлять операции на своем теле, душе и мыслях. Эти последние техники Фуко и назвал технологией заботы о себе или -техниками себя. Техники себя в каждом возрасте предполагают возможность достичь максимальной в данных условиях полноты бытия, потому их значение для образования взрослых невозможно переоценить. Техники себя имеют отношение, в первую очередь, к человеческой экзистенции, то есть – к непосредственному неповторимому человеческому существованию, они нацелены на эту трудно схватываемую объективными научными методами сферу, а потому мы и называем их экзистенциальным направлением в образовании, где образование предстает как по преимуществу самообразование.Здесь сменяются акценты ответственности: если в школе у ребенка есть чувство, что за успешность его образования отвечают учителя и родители, то взрослый и, тем более старик, понимают, что они сами несут ответственность за успехи своего образования. Учителя могут только помочь, но отвечать за результаты уже не могут.
(М. Фуко в своем кабинете. 1970-е)
Мы рассмотрим только одну модель из всего многообразия «техник себя», но эта модель играет ключевую роль в человеческом самостоянии, но в то же время по ряду причин оказывается «забытой». Это технология личного (или – интимного) дневника.
Какой смысл мы вкладываем в слова «технология интимного дневника»? Почему бы не сказать «культура дневника» или «социальной институт дневника»? Дело в том, что понятие «технология» указывает на следующее весьма существенное обстоятельство: техникой интимного дневника может овладеть каждый. Успех в ведении дневника гарантирован, а стало быть обучение окажется во всех случаяхэффективным. Конечно, дневник не может совершить чуда, и из глупого сделать умного, из трусливого сделать смелого и т.д. Но технология личного дневника гарантированно позволяет раскрыть человеку все возможности его индивидуальности.
Кажется, что личный дневник имеет многовековую, даже тысячелетнюю историю, и о какой актуальности или даже «инновационности» здесь можно говорить?! – Однако, во-первых, технологии дневника, рассматриваются в горизонте информационного общества, с широким использованием машинно-компьютерного слова. Современный личный дневник, обретает новую жизнь с помощью тех средств коммуникации, которые обеспечивает сегодня Интернет, персональные компьютеры, мобильная связь и т.п.
Во-вторых, современность с её необычайно развитой исторической культурой не прикована только к современным средствам самообразования, но предоставляет возможность свободы выбора из всего богатства образовательных технологий всех времен и народов. Мы можем черпать и у античной древности, и у средних веков, и у Нового времени. Нам открывается опыт дневников не только Запада, но и Востока.
Мы исходим здесь из того, что главная забота индивида о себе – это забота не о своем теле, а о своем духе, - о своем духовном мире. Поэтому выстраивание возраста взрослого человека, а тем более – возраст старика имеет своим стержнем формирование духовной сферы. Дух понимается здесь как абсолютный дух в смысле Гегеля, т.е. он включает в себя искусство, религию и философию. Наша приобщенность к духу накладывает на нас обязательства. Мы - духовные существа и не можем жить «просто так». Мы не можем «жить, чтобы жить», (мол, «смысл жизни в самой жизни»), мы не можем жить, «чтобы выжить». – Мы должны нести тяжкое и прекрасное бремя нашей духовности, т.е. - мы должны заботиться о ней. В этом и есть высший смысл как личного дневника, так и мемуаров.
Очевидным образом забота о своей духовности неповторима для каждой индивидуальности. Каждый сам должен решить вопрос, что в заботе о себе для него самое существенное. Мы оставляем здесь в тени вопрос о наших эстетических обязанностях, о наших религиозных обязанностях. Мы сосредоточимся на одной нашей обязанности, на одной технологии себя, именно на той, которая может быть названа рефлексией. Это, вообще говоря, обязанность философствования. Последнее начинается с выражения в письменном слове того, что со мной происходит. Такого рода записи и есть основа личного дневника. конкретно выражается в введении дневника.
Если, забегая вперед, говорить о главном выводе данной темы, то он, коротко говоря, выражается в том, что каждый человек, ребенок или взрослый, молодой или старый, поскольку он есть духовное существо, обязан вести в той или иной форме дневник. А в конце жизни, в старости, каждый человек обязан подвести итоги своей жизни в мемуарах. Ибо дневник, как и мемуары, есть средство выстраивания своего возраста и всей жизни как произведения искусства, как культивированной «вещи»
Вертикальный диалог
Как человеческая жизнь строится в духовном плане? Она всегда есть диалог с высшим началом мира. Это высшее начало может представать верующему человеку как Бог, Абсолют Абсолют В настоящем исследовании термин Абсолют используется не только как синоним Бога, но также и как вообще все совершенное, завершенное, универсальное, необусловленное, свободное от ограничений. С этой точки зрения и материалист также признает Абсолют как, к примеру, наиболее общие законы развития материи. , а скептику или атеисту – как, например, всеобщие законы Вселенной. И. Кант говорил о «предельных основаниях бытия». Как ни понимать это высшее начало, человек неизменно стремится к общению с ним и чуток к его воздействию. Общение с высшим началом бытия имеет ту особенность, что это высшее начало до конца непостижимо. Хотя и любой человек, даже очень близкий, например, жена или муж, с которым вы прожили 40 лет, представляет собойтайну, но непостижимость запредельного, трансцендентного, Абсолюта, - общих законов бытия есть тайна совершенно другого порядка.
Чтобы схватить это непостижимое, - преодолеть эту бесконечность, отделяющую нас от Абсолюта, нам необходим посредник. Таким посредником может быть Церковь, которая на основе опыта, традиции и способностей особо подготовленных людей берет на себя задачу соединения простого человека с Абсолютом. Таким посредником может быть Наука, открывающая вместе с философией предельные основания бытия. Таким посредником может быть, наконец, Государство, лидеры которого благодаря своим способностям и власти, могут организовать наше бытие перед лицом бесконечности, бездны и т.п. Земная иерархия в этом отношении оказывается необходимой для того, чтобы можно было пережить присутствие неведомого, непостижимого, несоразмерного с масштабом нашего повседневного бытия.
Становление и развитие цивилизаций, всегда, кроме иерархии и развития властных отношений, характеризуется также фиксированностью слова, т.е. – обязательным наличием текста. С одной стороны, текст выступает как способ властвования в техниках подчинения, способ осуществления власти, и тем самым, - как достижение полноты бытия через генерацию текстов, обеспечивающих власть. С другой стороны, власть оказывается вставленной в рамку текста, и тем самым лишается, хотя бы частично, своей насилующей, господствующей силы. Текст в этом плане являет собой не только способ власти, но и способ борьбы с властью, - с насилием. Поэтому обнаруживаются возможности как новых изощренных форм насилия «через текст», так и - освобождения от насилия опять же «через текст».
Вертикальное общение «сверху вниз» в письменных (печатных, компьютерных) цивилизациях застывает как текстофициальный. Он существует в пространстве нормированного языка. Оно, это пространство, предоставляя место для такого рода текстов, само по своей структуре и содержанию задается корпусом официальных текстов.
Конкретным образцом (и прототипом) официального текста является проповедь, выражающая нормирующее отношение к Высшему порядку. Кристаллизацией, завершением Высшего порядка предстаетклассический текст, и в частности, -закон. Официальные тексты это не только законы, но и все многообразные их толкования. Сюда же идет соответствующая философия, делающая акцент на законах, детерминизме и предписании, - философия, охраняющая существующий порядок вещей и проповедническая религиозная литература, официальное искусство.
Лицедейство органично публичности официальных текстов. Это тексты написаны людьми из «верхов», которые «знают, как надо». Если им знакомо какое-то чувство, то это лишь чувство жалости, (по В.С. Соловьеву. Своеобразный «гуманизм» официальных текстов предстает как жалость к «братьям меньшим», к «детям», к «заблудшим», «к бедным».
За всяким официальным текстом стоит некоторая тайна, которая может быть либо собственно священной природы, либо светской (государственной, публичной, наконец, - научной). Наша задача в данной теме вовсе не состоит в том, чтобы морализировать по поводу того, что официоз это «абсолютное зло». Официальный текст двойственен. Это по существу сам язык, условие не только социальности, но и духовной жизни индивида, владение которым есть условие подлинно человеческой полноты его бытия. Статус официальных приобретаютклассические произведения, которые изучают в школе, будь то «Илиада» или «Библия», «Война и мир» или сочинения К. Маркса.
Официальный текст должен бытьвоспринят. Для этого он требует ответной духовной активности. В традиционных культурах духовные усилия здесь направлены прежде всего на восприятиегласа Божия. Развиваясь по шкале активности, наполняясь субъективностью, такой тип вертикального общения дополняет первый тип. Речь идет о вертикальном общении «снизу вверх», - общении идущем от народа к элите и через нее к Богу. Конкретно оно предстает какмолитва, покаяние, исповедь. Покаяние исполнено благоговения, по отношению к Богу, к верхам. И здесь создается особый тип литературы – исповедническая литература, тесно связанная с проповеднической и дополнительная к ней.
Существенным отличием исповеднических текстов является то, что они в своем развитом виде не публичны, а приватны.Они сами по себе не тиражируются, существуют каждый раз в единичном экземпляре.
Горизонтальный диалог
На базе фундаментальной вертикали и в качестве противовеса официозу возникает и возможность горизонтального общения. Формируется институт приватности частной жизни, которая реализуется в непосредственном общении. В рассказе вертикальное общение «сползает» в горизонтальное, хотя где-то «за кадром» все время подразумевается исходная вертикаль. В беседе (разговоре «равных») вертикальное общение, такое как проповедь и исповедь профанируется,т.е. становится обычным, повседневным, - Тем не менее, Другой, равный мне, с которым я общаюсь, (друг, жена, возлюбленная) выступает как зеркало трансцендентного.
Человеку необходимо рассказывать;только рассказывая, он существует. Рассказом он преодолевает страх перед бытием, низводя его на уровень быта, повседневности, обыденности. Только когда человек проговаривает, удваивает свое бытие в речи, он не боится, он уверен в прочности своего благоустройства. Более того, будучи удвоенной в рассказе, жизнь преображается, подобно предмету, изображение которого попало на полотно живописца. «…Чтобы самое банальное происшествие превратилось в приключение, достаточно егорассказать… Пока живешь, никаких приключений не бывает. …Но когда ты рассказываешь свою жизнь, все меняется… Мгновенья перестали наудачу громоздиться одно на другое, их подцепил конец истории,он притягивает их к себе…».
(Ж.-П. Сартр. 1960-е)
Беседа - это доверительный разговор, - часто, как кажется, просто «пустая болтовня». Но беседа способна наполнить смыслом человеческую жизнь в горизонтали повседневного. Ведь дружба и любовь и осуществляется главным образом в беседе. В цивилизованных обществах такого рода горизонтальное общение застывает как особого родатекст. Это, прежде всего, - образец приватных текстов – письма. Они всегда предполагают единичность, нетиражированность. Частная жизнь открывается в письме одному человеку: которому я пишу письмо, кому я звоню по телефону, вообще – кому я открываю своималенькие постыдные, но прекрасные в своей неповторимости (разумеется, неповторимости всего лишь кажущейся!) и доверительности тайны. В тайне переписки, врачебной тайне и т.д. приватное признается, легализуется, оправдывается.
Из приватного «горизонтального» письма постепенно формируется и специфический тип литературы, повествование, не проповедующее, не исповедывающее, а повествующее. Этот тип литературы предстает «как беседа воспитанного человека».
Для такого горизонтального текста, ставшего литературой, весьма важным моментом является расширение тематики. В вертикальных текстах, особенно в проповеди, целый ряд тем запрещен. Далеко не все следует говорить и в исповеди. Тексты же, происходящие из доверительной беседы с другом, как раз упражняются в том, чтобы вывести на свет такие темы, о которых, казалось бы, нельзя и помыслить. Эта способность искренности и доверительности раскрывается не только в прозе, но и в таком литературном жанре, который особым образом культивирует ее –в лирике.
Дневник: на перекрестке вертикального и горизонтального
Видео. Фрагмент из фильма "Дневник сельского священника" (реж. Р. Брессон, 1950).
Теперь, после того как мы ввели публичные и приватные, «вертикальные» и «горизонтальные» тексты, мы можем обозначить в этих отношениях экстраординарное место дневника.Дневник это текст не «вертикальный» и не «горизонтальный», он «точечный», это точка рефлексии в пространстве человеческого общения. Но в этой точке заключена бесконечность, это некоторый предел и, в известном смысле, итог существования текста (и человека!) вообще. Здесь случается самосознание как результат самовоспитания и самообразования.
Дневник вообще сродни человеческим размышлениям, тому потоку сознания, который катится в каждом человеке. Но дневник тем отличается от размышлений «про себя», что он закрепляется в тексте. Именно в этой закрепленности дневник может стать технологией себя. Ср.: «…буду жить не так, как пьют стакан воды, а как с напряженным вниманием дегустируют сложнейший букет неповторимо богатого вина». А.В. Луначарский. Предисловие к кн.: Марсель Пруст. В поисках за утраченным временем. Б. м. 1934. С. 7 - 8. В дневнике содержится личностно более значимое знание, чем другие типы знания. Он оказывается мощным средством организации и соотнесения личного опыта. Дневник требует определенного искусства, но в самом процессе «ведения дневника» способность к этому искусству и формируется.
Дневник сам по себе не есть обращение к Богу или царю. Это текст даже не фиксация беседы с избранным Другим (с которым соединяет меня любовь или дружба), это текст парадоксальным образом к самому себе. В нем есть момент проповеди, но это проповедь самому себе, в нем есть момент исповеди, но это исповедь перед самим собой. Наконец, это беседа с самим собой.
Дневник – это текст, стянутый в точку бесконечности и еще в одном плане, именно – в плане соотношения целей и средств. По Аристотелю, есть вещи, которые делаются для чего-то, а есть вещи, которые делаются для самих себя. Никакой другой текст не существует самоцельно. Что касается дневника как такового, если не учитывать его возможные «расширения», то он в себе самом имеет смысл, это «вещь», которая делается для самой себя.
Так же как и все другие формы общения, в конечном счете, заканчиваются в литературе, так и дневник, который стягивает в точку человеческое общение и естественно становится ключевым моментом для понимания литературывообще. Совершенно не случайно Л.Н. Толстой сформулировал это обстоятельство как своеобразную литературную утопию: «…Идея писать по разным книгам весьма странная. Гораздо лучше писать все в дневник, который… составлял для меня литературный труд, а для других может составить приятное чтение Толстой Толстой Л.Н. Дневниковая запись от 22.10.1853; Цит.по: В. Шкловский Энергия заблуждения. Избр. Т.2, 1983. С. 350. ».
Дневник как форма чтения
(В. Набоков. 1960-е)
Видео. Фрагмент из фильма "Жить своей жизнью" (реж. Ж.-Л. Годар, 1965).
В своих взаимных превращениях ведение дневника предстает прежде всего какформа чтения, способ чтения. Поэтому уже упомянутый конспект имеет существенное измерение дневника. Другие типы текстов в свою очередь необходимы для дневника: они создают возможность растождествления с собой, необходимого для того, чтобы могла возникнуть беседа с самим собой, проповедь самому себе и исповедь самому себе.
Вопрос состоит в том, как двигатьсямежду этими типами текстов, каждый из которых представляет, вообще говоря, самостоятельную ценность. – Ответ в сущности прост: путем чтения, перечитывания и пере-писывания.Редактирование, в частности, недостаточно еще осмысленная духовная технология, выступает в качестве процесса «медленного чтения», родственного перечитыванию дневника.
В такого рода превращениях возникает важный феномен черновика, текстовой формы повседневности. Что такое «черновик»? Он не предназначен для других, это текст - для себя. Черновик - это всегда в известном смысле дневник. Интерес и вкус к черновикам связан именно с тем, что в неофициальном письме содержится нечто такое, чего нет в письме официальном. Неофициальный текст не продается. Дневник и вообще неофициальный текст, будучи опубликованным, вызывает, как уже говорилось, стыд, и в то же время именно поэтому - особый интерес читателя. Это, конечно, прежде всего, интерес к альковным подробностям, к маленьким постыдным тайнам великих людей, т.е. тех людей, которые создают официальные тексты. Интимные подробности известны в лакейской, именно из лакейской идут неофициальные тексты. - Но разве во взгляде лакея нет некоей правды, - разве в нем нет, так сказать, «материалистической» мудрости?! Разве в глубинной сути роли лакея, если абстрагироваться от наслоений превращенных форм, нет позиции доброй нянюшки и, наконец, всепонимающей мамы!? Сама исходная природа психоанализа это в некотором роде – взгляд из лакейской.
Черновики во всякой развитой культуре письма играют важную и особую роль. Это касается всех авторов, признанных классиками. Здесь и К. Маркс с его «Экономически-философскими рукописями 1844 г.», здесь и Ницше с его «Волей к власти», - В.И. Ленин с «Философскими тетрадями», и упомянутым поиском элементов автобиографии в ленинских текстах, здесь и Паскаль, и многие другие. И для них черновики оказываются важнее официально изданных текстов. Словом, как восклицает В. Шкловский – «велики тайны черновиков!».
Существенен в осмыслении черновика компьютер; он дает особые черновики, черновики обладающие достоинствами беловиков, но не утратившие искренности, прелести и глубины черновиков.
Двойственность дневника
Окутанный аурой стыда, дневник в качестве предельно приватного текста ценностно напряжен, - отношение к нему двойственно. Он, с одной стороны, рационализуется как необходимая данность нашего быта, как даже определенный психотерапевтический прием, условие психологического здоровья, но, с другой стороны, в отношении к дневнику есть всегда некоторый оттенок пренебрежения. Дневник часто вызывает смех, или, по крайней мере, пренебрежительную, жалеющую, снисходительную улыбку того, кто вольно или невольно ставит себя в позицию «верхов». Подчеркивается действительно присутствующий в дневнике момент нарциссизма и аутизма. «Горе несчастному, который наслаждается жизнью, копаясь в глубинах своего существа», – (вместо того, чтобы заниматься государственными, общественными делами). Мол, дневник это дело для гимназисток, только что овладевших элементами письма, - для неопытных девушек, которые не обладают еще достаточной культурой чувств, не могут справиться с потоком гормонов, внезапно хлынувших в кровь, - для тех, кто бросается к дневнику, чтобы как-то эмоционально выжить, не впадая в постыдную, видимую другими истерику. Словом, дневник терпим как некоторое дидактическое упражнение, относящееся к «юности мятежной», но это не занятие для серьезных активных мужчин. Таким образом, дневник всегдапринимается обществом с определенным напряжением, настороженно, поскольку в нем намечается возможность отщепления, самостояния, противопоставления себя коллективу.
Дневник и тоталитарный режим
Особенно враждебно отношение к дневнику в тоталитарном обществе. Вспомним, например, описание дневника у Дж. Оруэлла в «1984». Интересны также фигуры, которые принципиально не вели дневников, абсолютизируя негативное отношение к дневниковому письму. Е. Яковлев пытался найти в громадном корпусе интеллектуальной продукции В.И. Ленина данные об его автобиографии,но по существу тщетно. Ленин, по-видимому, относился к тем людям, для которых жанр дневника был совершенно не свойственен. И сам тип общества, который создавал вождь российской социалистической революции, не располагал к дневнику. В конце концов не важно, сам ли Ленин не вел дневников, или «компетентные органы», создавая необходимый образ харизматического лидера, уничтожили его дневниковые записи. Дневник в этом мире может представать только как донос на самого себя.
Но другой великий лидер освободительного движения XX в., Махатма Ганди, чрезвычайно высоко ставил дневник в своей духовной жизни. Перечисляя в качестве своей собственности следующие немногие вещи: набедренную повязку, сандалии, плевательницу, он добавлял сюда и дневник. Само это перечисление, где отсутствуют книги, - перечисление, ставящее дневник рядом с плевательницей, также снова вызывает смех и открывает новые возможности амбивалентного отношения к дневнику. Ясно, однако, что тоталитарный лидер фундаментально отличается от духовного лидера, создающего образцы текстов и образец жизни. И сейчас, в 21 веке, мы можем сравнить основательность освободительной работы, проделанной М. Ганди по сравнению с той освободительной работой, которую для России пытался проделать В.И. Ленин.
(Махатма Ганди. 1940-е)
(Ленин произносит речь перед отрядами всеобуча. 25 мая 1919 г.
Дневник в нашем Отечестве
В связи со всем сказанным культура дневника приобретает большое значение для нашего Отечества, для всех россиян. Откуда такие неудачи, которые обрушились на нас в последнее (и не только в последнее) время? Дело, в первую очередь, не в нашей бедности, не в нашей лени, не в том, что нам не везет с «начальством». Дело в том, что наш народ не умеет быть свободным. Свободу нельзя «даровать» свыше. Свободу нельзя «завоевать» снизу. Всякое завоевание чревато новым рабством как завоеванного, так и завоевателя. Завоеванная свобода все равно сползает в рабство. Свободу можно только сотворить в страдании и рефлексивном творчестве своей души. Вот это и помогает сделать дневник в единстве с публицистикой и философией. Короче говоря, дневник – исходная индивидуальная техника свободы, – генератор свободы; ведение дневника сам генезис свободы, - универсальный способ подготовки к свободе. Если дневник формирует свободу, то он формирует и субъективность.
Ясно в связи со сказанным, что момент самообразования в современном обществе не только органически включает в себя философский момент, необходимо присутствующий во всяком образовании, но и предполагает формирование искусства вести дневники.
Выводы
1. Задачей этого раздела являлось выявление и осмысление моделей развития самообразования, особенно - взрослых и лиц «третьего возраста», связанных с особым его экзистенциальнымнаправлением в понимании возраста. Речь идет о технологиях, позволяющих в каждом возрасте осуществлять операции на своем теле, душе и мыслях самим индивидам. Эти технологии являют собой фундаментальное основание свободы индивидуальности, которая, с одной стороны, является конечной целью всех других гуманитарных и социальных технологий в обществе, а с другой, - необходимым условием современных эффективных техник общественного производства и коммуникации.
2. В качестве «техник себя» рассматривалась одна фундаментальная модель самообразования. Речь идет о технологии личного (интимного) дневника и технологии мемуаров или воспоминаний.
Интимный дневник рассматривается как исходная индивидуальная техника свободы, - универсальный способ подготовки к свободе. Самообразование в любом сознательном возрасте предполагает формирование искусства вести дневники.
