И.С. Тургенев и его «Бежин луг»

  • 23.06.2014

image087

Несколько слов об Иване Сергеевиче Тургеневе

Как-то так получилось, что Тургенев меня не захватил. Ни одно из его произведений я не перечитывал по своей воле (школьный курс литературы дублировался и углублялся курсом русской литературы в университете, поэтому вторичное знакомство не могло не состояться). Вместе с тем, не могу сказать, что Тургенев мне не нравится: он достаточно сильный писатель, хорошо чувствовавший природу и общественные настроения. Лиризм тоже не был чужд ему: за одно только стихотворение в прозе «Русский язык» любой носитель этого языка должен быть благодарен Тургеневу. Однако сказать, что я люблю Тургенева, тоже нельзя.

Вполне возможно, что некоторая холодность по отношению к Тургеневу у меня выработалась после прочтения романа «Отцы и дети», главный герой которого не вызвал у меня ничего, кроме крайне негативных эмоций. Хотя, казалось бы, при чем тут автор… Помнится, мы даже в своеобразную переписку с учительницей литературы вступили: сочинение, в котором я доказывал идейную, моральную, эстетическую и умственную несостоятельность Базарова, заканчивалось так: «Жалко только старичков Базаровых, приходящих на могилу сына. И лягушек». А учительница Ольга Александровна Шуватова писала мне в комментарии к сочинению: «Тургенев своего героя из противоречий слепил, а у вас он, батенька, плоско негативный». Хорошая учительница, сейчас уже директор школы, я традиционно заглядываю к ней в гости, когда бываю в родном городе.

Еще помню, что в университетские годы меня поразила фраза лектора о том, что Тургенев «большую часть жизни прожил на краю чужого гнезда». Не столько сам факт многолетнего сожительства с замужней Полиной Виардо, этакого «брака втроем», что весьма противоестественно (вспомним притчу о чайнике и чашке), сколько фраза о чужом гнезде меня поразила. Скорее всего, роман Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом» я уже читал к тому времени, и в результате было задействовано обширное ассоциативное поле.

Может быть еще и такое, что Тургенев не ощущался мною по-настоящему русским писателем; и дело здесь даже не в том, что он очень много времени проводил за границей: за границей достаточно подолгу жили и Гоголь, и Достоевский, но в их русскости сомнений не возникает. Здесь речь идет, скорее, об образе мысли просвещенного прозападного дворянина, не вполне понимающего народ, но при этом живущего в непосредственной близости от этого народа, рядом, но не вместе, поглядывающего на народ сочувственно, но одновременно и несколько свысока, и в этом положении ощущалась мною какая-то неправда.

Впрочем, Д.И. Писарев со мною бы не согласился: «И.С. Тургенев… — истинный художник, и художник преимущественно русский… Действующие лица повестей и рассказов Тургенева живут одною жизнью с своим автором… В понимании вещей, в складе ума представляемых личностей есть такие оригинальные черты, такие неуловимые, но характеристичные частности, которые вырабатывает только русская жизнь, которые может оценить и подметить только человек, сжившийся с этою жизнью, одаренный тем же национальным складом ума, перечувствовавший на себе интересы и стремления, волновавшие русское общество, и притом перечувствовавший их так, как чувствует и воспринимает их русский человек. Знание русской жизни, и притом знание не книжное, а опытное, вынесенное из действительности, очищенное и осмысленное силою таланта и размышления, оказывается во всех произведениях Тургенева».

Но вот беда: в западнике Писареве, призывавшем к свержению самодержавия в России, считавшем творчество Пушкина, Лермонтова и Гоголя пройденным этапом, — я вижу гораздо меньше русскости, чем в Тургеневе, а потому панегирик Писарева скорее подтверждает мою мысль, чем опровергает ее. Конечно, нельзя забывать Достоевского с его знаменитой мыслью о широкости русского человека и о том, как выглядит русский нигилист и русский атеист, доходящие в своей пугающей страстности непременно до последних столпов. Но я, да простит меня Федор Михайлович, не считаю западнический ход мысли русской чертой. Западничество, на мой взгляд, — это не проявление широкости русского человека, а проявление нерусскости, далекости от народа. Того народа, с которым Тургенев так плотно соприкасался, но к которому, как и большинство русской интеллигенции, не вполне принадлежал.

Биографию И.С. Тургенева можно прочитать здесь или, чуть более адаптированную для школьников, здесь; материал из Википедии тоже неплох.

Портретная галерея

image089     image091

Родители И.С. Тургенева: В.П. Тургенева (Лутовинова) и С.Н. Тургенев

 

image093      image095

И.С. Тургенев в молодости

 

image097   image099

И.С. Тургенев в зрелости

image101

Групповой портрет русских писателей — членов редколлегии журнала "Современник". Верхний ряд: Л.Н. Толстой, Д.В. Григорович; нижний ряд: И.А. Гончаров, И.С. Тургенев, А.В. Дружинин, А.Н. Островский, 1856

 

image103    image105

И.С. Тургенев в старости

 image107

 Надгробный бюст И.С. Тургенева. Санкт-Петербург, Волковское кладбище

«Бежин луг»

image109

«Бежин луг» — рассказ из цикла «Записки охотника». В этот цикл входят рассказы, печатавшиеся в 1847—1851 годах в журнале «Современник» и выпущенные отдельным изданием в 1852 году. Окончательный свой состав сборник получил только в издании 1874 года: автор включил в него три новых рассказа, написанных на основе ранних замыслов, в свое время оставшихся нереализованными. Итого в окончательном варианте сборника получилось 25 рассказов. В советскую эпоху  широко распространены были «детские» издания сборника, куда включались только избранные рассказы (менее половины канонического состава). В полном своем составе «Записки охотника» печатались только в собраниях сочинений Тургенева.

Рассказ «Бежин луг» впервые был опубликован в 1851 году в журнале «Современник». Рассказ этот весьма популярен: он включался во все «детские» издания «Записок охотника», он включен также в школьную программу по литературе, изучается в 6 классе, и дети не только читали, но и охотно иллюстрировали его. Еще бы, ведь действующие лица рассказа — дети, которые рассказывают страшные истории у ночного костра, это, действительно, и близко им, и интересно.

image111

Иллюстрация Т. Мининой, 15 лет.

Ознакомьтесь, пожалуйста, с текстом рассказа или прослушайте его ваудиоформате

Сюжет рассказа более чем прост. Рассказчик увлекся охотой и заблудился, уже стемнело, и он едва не сорвался с крутого косогора, поскольку заметил его в последний момент. Тогда же он увидел под косогором костер, у которого сидели мальчишки в окружении лошадей, выгнанных в ночное. Рассказчик прилег рядом с костром, чуть в стороне, и слушал, как мальчишки рассказывали страшные истории про нечистую силу, потом заснул, а наутро дети ускакали. Один из мальчиков, как сообщается нам в последнем предложении рассказа, — тот, который слышал призыв утопленника, когда ходил к реке за водой, — вскоре погиб, но не утонул, а расшибся, упав с лошади.

Есть ли здесь повод для разговора и материал для анализа? Есть.

image113

Для начала разберем то, что предшествовало страшным историям детей. Во-первых, весьма поэтичное описание природы и погоды. «В такие дни краски все смягчены; светлы, но не ярки; на всем лежит печать какой-то трогательной кротости». Природа выглядит спокойно и умиротворенно.

Во-вторых, охота, во время которой рассказчику сопутствовала удача.

«Я нашел и настрелял довольно много дичи; наполненный ягдташ немилосердно резал мне плечо; но уже вечерняя заря погасала, и в воздухе, еще светлом, хотя не озаренном более лучами закатившегося солнца, начинали густеть и разливаться холодные тени, когда я решился, наконец, вернуться к себе домой».

Используем видеофрагмент из фильма «Бирюк» для иллюстрации.

Видеофрагмент 1. Х/ф «Бирюк»

Это была экспозиция рассказа.

Далее описывается то, как охотник пытается отыскать путь в хорошо знакомом ему лесу и, наконец, убеждается, что окончательно заблудился. Это завязка.

Далее происходит развитие действия путем нагнетания тревожного настроения, т.е. используется прием градации.

1) «Меня тотчас охватила неприятная, неподвижная сырость, точно я вошел в погреб; густая высокая трава на дне долины, вся мокрая, белела ровной скатертью; ходить по ней было как-то жутко».

2) «Между тем ночь приближалась и росла, как грозовая туча; казалось, вместе с вечерними парами отовсюду поднималась и даже с вышины лилась темнота».

3) «…поле неясно белело вокруг; за ним, с каждым мгновением надвигаясь, громадными клубами вздымался угрюмый мрак».

4) «Странное чувство тотчас овладело мной. Лощина эта имела вид почти правильного котла с пологими боками; на дне ее торчало стоймя несколько больших белых камней, — казалось, они сползлись туда для тайного совещания, — и до того в ней было немо и глухо, так плоско, так уныло висело над нею небо, что сердце у меня сжалось».

5) «Казалось, отроду не бывал я в таких пустых местах: нигде не мерцал огонек, не слышалось никакого звука. Один пологий холм сменялся другим, поля бесконечно тянулись за полями, кусты словно вставали вдруг из земли перед самым моим носом. Я всё шел и уже собирался было прилечь где-нибудь до утра, как вдруг очутился над страшной бездной».

Рассказчик словно ведом был некоей колдовской силой, которая закружила его, запутала и чуть было не скинула в страшную бездну. Это можно назвать первой кульминацией рассказа. Но рассказчик устоял на ногах, узнал, наконец, место, в которое попал, и благополучно спустился к костру, горевшему под косогором. Вроде бы, уже и развязка? Отчасти да, поскольку из главного героя истории он превращается в наблюдателя, но композиция рассказа несколько сложнее, чем две истории (история блужданий и разговор мальчишек у костра), соединенные механически. Истории эти взаимно проникают одна в другую.

«Итак, я лежал под кустиком в стороне и поглядывал на мальчиков», — пишет автор, обозначая позицию рассказчика. Если раньше рассказчик был активен, и даже гиперактивен, то вся последующая его активность свелась к роли наблюдателя-лежебоки. Собственно, это то, о чем я говорил ранее: вроде бы, и чрезвычайно близок автобиографичный рассказчик к народу, а все-таки лежит «под кустиком в стороне». Он даже идет на хитрость и притворяется спящим, чтобы мальчики продолжили разговор, прерванный его появлением. Он как бы продолжает охоту, на этот раз — благородную писательскую охоту за жизненным материалом, которой и я не чужд.

image115

Иллюстрация А.Кузьмина

Не писательским ли взглядом на мир объясняется тургеневская отрешенность, отделенность от народа, нежелание повзаимодействовать на равных? Почему бы рассказчику не поговорить с мальчиками? Он изощряется в наблюдательности и строит предположения (например: «Он принадлежал, по всем приметам, к богатой семье и выехал-то в поле не по нужде, а так, для забавы»), но почему бы просто не спросить об этом? Здесь я узнаю себя: я тоже крайне редко задаю вопросы, более полагаясь на собственные наблюдения и догадки.

Но представьте себе ситуацию: человек заблудился, плутал по каким-то колдовским местам, чуть не свалился в бездну — и слышит страшные истории. Почему бы не поучаствовать в разговоре, тематически чрезвычайно близком тому, что им было совсем недавно пережито? Только ли из нежелания вмешиваться, чтобы не расстроить все дело?

Вспомним рассказ А.П. Чехова «Студент», сюжетно и композиционно чрезвычайно близкий «Бежину лугу».

«Иван Великопольский, студент духовной академии, сын дьячка, возвращаясь с тяги домой, шел всё время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы, и разгорелось от ветра лицо. Ему казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре, всё сплошь утопало в холодной вечерней мгле»

И там, и тут охотник возвращается домой в вечернее время, видит пустынную и мрачную равнину, у реки горит костер, возле него — люди. У Чехова это холодная ночь в страстную пятницу, когда воспоминается распятие Христа, и студент, подойдя к костру и видя простых баб, рассказывает им об отречении Петра, который вот так же грелся у костра, потому что ему было страшно и холодно, и баба плачет, а студент делает вывод: «Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».

image117

Иллюстрация В.Н. Русакова

В рассказе Чехова герой ведет себя совсем иначе в той же ситуации: он не наблюдатель, он участник; он идет в народ, и народ понимает его, народ откликается. А у Тургенева ситуация противоположна: рассказчик не откликается на истории мальчишек, хотя они явно соотносятся с недавно им пережитым. Вроде бы, вот они — два конца цепи, о которой размышлял чеховский студент: с одной стороны — история рассказчика, а с другой — история мужика, переданная мальчиком со слов тяти: «Пошел он раз, тятенька говорил, — пошел он, братцы мои, в лес по орехи. Вот пошел он в лес по орехи да и заблудился; зашел — Бог знает куды зашел. Уж он ходил, ходил, братцы мои, — нет! не может найти дороги; а уж ночь на дворе». Или история другого мужика, которого леший водил: «Вот на днях он у нас мужичка обошел: водил, водил его по лесу, и всё вокруг одной поляны... Едва-те к свету домой добился».

Тургеневский рассказчик не чувствует себя звеном этой цепи, его не тянет перекреститься, когда он слышит про нечистую силу. И во время его колдовского вояжа не тянуло. Вспомним: «…на дне ее торчало стоймя несколько больших белых камней, — казалось, они сползлись туда для тайного совещания». А народ поговорку: «Креститься надо, когда кажется», — воспринимает как указание к действию. Это видно, например, в истории с русалкой.

«Гаврила-то плотник так и обмер, братцы мои, а она знай хохочет да его всё к себе этак рукой зовет. Уж Гаврила было и встал, послушался было русалки, братцы мои, да, знать, Господь его надоумил: положил-таки на себя крест... А уж как ему было трудно крест-то класть, братцы мои; говорит, рука просто как каменная, не ворочается... Ах ты этакой, а!.. Вот как положил он крест, братцы мои, русалочка-то и смеяться перестала, да вдруг как заплачет...».

image119

Иллюстрация А. Пахомова

Сами ребята тоже знают, как поступать в таких случаях:

«С нами крестная сила! — шепнул Илья».

«— Ах ты, Господи! ах ты, Господи! — проговорили мальчики, крестясь».

Креститься, и вправду, было отчего:

1. Мальчик Ильюша видел и слышал действия домового, живущего на его рабочем месте, а именно, на бумажной фабрике, и описал типичное действие полтергейста: «Вдруг, глядь, у одного чана форма зашевелилась, поднялась, окунулась, походила, походила этак по воздуху, словно кто ею полоскал, да и опять на место. Потом у другого чана крюк снялся с гвоздя да опять на гвоздь; потом будто кто-то к двери пошел да вдруг как закашляет, как заперхает, словно овца какая, да зычно так...»

2. Мальчик Костя со слов отца узнал историю Гаврилы и русалки: «А русалка-то как взговорит ему: «Не креститься бы тебе, говорит, человече, жить бы тебе со мной на веселии до конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да не я одна убиваться буду: убивайся же и ты до конца дней». Тут она, братцы мои, пропала, а Гавриле тотчас и понятственно стало, как ему из лесу, то есть, выйти...».

3. Тот же Ильюша рассказал страшную историю про белого барашка, взятого с могилы утопленника; барашек этот заговорил человеческим голосом. И про призрак мертвого барина, который ищет разрыв-травы, чтобы выбраться из могилы. И про лешего знает, который немой, он «только в ладоши хлопает да трещит». Знает он и о Тришке.

«Тришка — эвто будет такой человек удивительный, который придет; а придет он, когда наступят последние времена. И будет он такой удивительный человек, что его и взять нельзя будет, и ничего ему сделать нельзя будет: такой уж будет удивительный человек… Ну, и будет ходить этот Тришка по селам да по городам; и будет этот Тришка, лукавый человек, соблазнять народ хрестиянский... ну, а сделать ему нельзя будет ничего... Уж такой он будет удивительный, лукавый человек». Сам Тургенев в примечании писал, что «в поверье о «Тришке», вероятно, отозвалось сказание об антихристе».

4. Павлуша рассказал курьезный случай о том, как за Тришку, который должен придти после светопреставления, приняли человека с огромной головой, и как все перепугались. «А человек-то это шел наш бочар, Вавила: жбан себе новый купил да на голову пустой жбан и надел».

5. Были еще рассказы об утопленниках, которые зовут живых к себе.

Каков же выход из этого положения? Как, кроме крестного знамения, можно утихомирить распоясавшуюся нечисть?

image121

«— Гляньте-ка, гляньте-ка, ребятки, — раздался вдруг детский голос Вани, — гляньте на Божьи звездочки, — что пчелки роятся!

Он выставил свое свежее личико из-под рогожи, оперся на кулачок и медленно поднял кверху свои большие тихие глаза. Глаза всех мальчиков поднялись к небу и не скоро опустились».

Мир как Божие творение прекрасен, особенно это касается звездного неба, и устремить взор горе, взглянуть в направлении горнего мира — хороший способ отвлечься от козней лесной нечисти.

Именно этот момент, а не храбрую вылазку Павлуши в поисках волков, я бы назвал второй кульминацией. Если первая кульминация открыла герою страшную бездну, то вторая — «Божьи звездочки», но не герою, а мальчикам: рассказчик смотрел не на небо, а на мальчиков, которые смотрят на небо, и в этом серьезная разница.

Развязка же грустная: Павлуша идет за водой и слышит, как его зовет из-под воды мальчик, утонувший там. Ильюша говорит, что это дурная примета, на что Павел отвечает, что своей судьбы не минуешь. Он, и вправду, не миновал своей судьбы и в тот же год умер, но не утонул, а убился, упав с лошади.

Есть и еще более грустная развязка. Это фильм С.М. Эйзенштейна «Бежин луг» (1935), утраченный и восстановленный отчасти в виде фотографий. Это фильм не по Тургеневу, хотя и в нем есть эпизод, где мальчишки в ночном сидят у костра.

 

Видеофрагмент 2. Х/ф «Бежин луг»

 

В этом фильме показано, в частности, «изъятие церковных ценностей» теми людьми, которым положено было бы эти ценности защищать, — русскими людьми, крестьянами, отнюдь не выглядящими татями. Люди счастливы и веселы, кощунствуя в храме, есть среди них и дети… Как это диссонирует с образами русских детей, обрисованных в «Бежином луге»! Не думаю, что Тургенев был бы рад, увидев эти кадры. Думаю, что он бы согласился, несмотря на весь свой либерализм и просвещенность, что креститься при соприкосновении с нечистью — это гораздо лучше, чем плясать под ее дудку.

Видеофрагмент 3. Х/ф «Бежин луг»