Константин Николаевич Леонтьев (1831 – 1891) принадлежит к числу загадочныхмыслителей, произведения которых не столько раскрывают, сколько знаменуют, предсказывают некоторое духовное содержание. Как только ни называли Леонтьева - консерватором, мракобесом, реакционным романтиком... Один из самых распространенных определений является его сравнение с Фридрихом Ницше Фридрих Ницше – выдающийся немецкий мыслитель и писатель второй половины ХIХ века, подчеркивавший в своих произведениях эстетические критерии жизненного процесса как воли к власти» . Я думаю, нет ничего ошибочнее такого сопоставления - достаточно вспомнить, что Ницше кончил безумием, а Леонтьев жил на Афоне Афон – сообщество 20-ти православных монастырей, расположенное в Греции на горе Афон. Крупнейший центр мирового православия. и принял монашеский постриг в Оптиной пустыни.
Если попытаться охарактеризовать миросозерцание Леонтьева одним словом, то это именно религиозно-эстетическое миросозерцание. В основе у него золото православной монархической России, он знает и любит ее, он любуется ею как историк-художник - и все же это любование порой приобретает у него самоценный характер. Как ни странно сказать, Леонтьев нередко впадает в то же искушение, в какое за три века до него впала сама царственная Москва: объявить идеал уже найденным, данным, а не заданным. Подобно патриарху Никону, Леонтьев в своих религиозно-философских идеалах был «грек» и ценил в наследии Второго Рима (Византии) прежде всего строгость, суровость и одухотворенность общественной формы. «Византизм дал всю силу нашу в борьбе с Польшей, шведами, с Францией и Турцией. Под его знаменем, если мы будем верны, мы, конечно, будем в силах выдержать натиск и целой интернациональной Европы, если бы она, разрушивши у себя все благородное, осмелилась когда-нибудь и нам предписать гниль и смрад своих новых законов о мелком земном всеблаженстве, о земной радикальной все пошлости» См.: К. Леонтьев, наш современник. СПб., 1993. С. 197. .
Как видим, у Леонтьева, по существу, сходятся коренные мировозренческие линии Пушкина и Киреевского, Данилевского и Тютчева. Даже с Чаадаевым у него есть общая точка - жгучий интерес к Европе, только с обратным знаком. Чаадаев восхищался Европой, Леонтьев проклинал ее, но оба они были русскими людьми, создававшими собственный религиозный миф о Западе - «стране святых чудес». В подобной двойственности русского сознания по отношению к Европе и проявился особенно ярко противоречивый характер петербургской истории России: оставаясь самой собой (т. е. не будучи ни Востоком, ни Западом, а именно Россией), она впустила Запад и Восток в себя, встретилась с ними, так сказать у себя дома...
Если говорить о формальном влиянии, то наибольшее воздействие на образ мыслей Леонтьева оказал Данилевский, а также Герцен (своими статьями о мещанстве как последнем слове европейской цивилизации). Для Леонтьева как аристократа-эстета непереносима картина всеобщего смешения и упрощения жизни под властью буржуазно-демократической черни. Вот необычайно выразительная леонтьевская цитата на этот счет: «Не ужасно и не обидно было бы думать, что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи , римляне вели пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы «индивидуально» и «коллективно» на развалинах всего этого прошлого величия?».
Интересно, что сказал бы Константин Николаевич, если бы увидел современный мир (от Бостона до Калькутты), одетый в одинаковые джинсы и смотрящий почти одинаковое телевидение.
Но что же надеялся Леонтьев противопоставить угрозе «среднего европейца как идеала и орудия всемирного разрушения»? Как философ и культуролог, Леонтьев называл вещи их именами. Если идеалом христианской жизни провозглашается святость, а не комфорт, то надо и жить в соответствии с идеалом, а не юлить перед Творцом. Христианские святые были и при турках, а при бельгийской конституции их не будет - вот одновременная тревога Леонтьева и его ответ на вопрос «что делать?» Если все будет идти так, как идет, то европейская цивилизация быстро придет к концу, к духовной смерти, хотя внешне будет казаться, что она процветает - таково пророчество этого «уединенного мыслителя». «Всякая эгалитарнаяреформа; всякое уравнение прав; всякое слишком далеко простертое и неразборчивое заимствование у передовых и демократических наций нашего времени; всякий международный съезд, даже и с весьма полезной ближайшей целью; всякая железная дорога и телеграфная нить, ускоряющая общение, движение (смешение) жизни - есть проявление революции, ибо служат космополитической ассимиляции, жертвуя ей всеми местными, сословными, юридическими, бытовыми и даже умственными оттенками» Леонтьев К.Н. О национализме политическом и культурном (письма к В.С. Соловьеву) // К. Леонтьева, наш современник. СПб., 1993. С.106 . Как тут не вспомнить Льва Толстого (которого Леонтьев превозносил как романиста и презирал как проповедника), спрашивавшего примерно в те годы:железные дороги - чтобы ездить куда? телеграф - чтобы передавать что?
Как я уже отметил, К. Н. Леонтьев в отличие от старших славянофилов не обожествлял Россию (правду сказать, и те видели ее грехи). Наряду с этим, в сочинениях Леонтьева содержится такая «программа» защиты Святой Руси (вопреки гибельному скольжению Запада), какая и не снилась его предшественникам.
Я приведу сейчас обширную выписку из его работы «Над могилой Пазухина», в которой этот удивительный мыслитель предлагает свой план спасения Руси от антихриста путем соединения православной монархии с платоновским идеальным коммунизмом (заметим, что написаны эти строки за несколько месяцев до смерти, в 1891 г.):
«Для задержания народов на пути антихристианского прогресса, для удаления срока пришествия антихриста (т. е. того могущественного человека, который возьмет в свои руки все противохристианское движение) необходима сильная царская власть. Для того же, чтобы эта царская власть была долго сильна, не только нужно, чтобы она опиралась прямо и непосредственно на простонародные толпы, своекорыстные, страстные, глупые, подвижные, легко развратимые; но - напротив того - необходимо, чтобы между этими толпами и престолом Царским возвышались прочные сословные ступени; необходимы боковые опоры для здания долговечного монархизма <...> Вот прямая и откровенная постановка государственного дела, без всяких лжегуманных жеманств <...>
Счастливо и не совсем еще дряхло то государство, где народные толпы еще могут терпеливо выносить неравноправность строя. Я даже готов сказать и наоборот: счастливо то государство, где народные толпы еще не смеют, где они не в силах уничтожить эту неравноправность, если бы и не желали ее терпеливо выносить…
Но сила Божия и в немощах наших может проявиться!
И недостатки народа, и даже грубые пороки его могут пойти ему косвенно впрок, служа его исправлению, если только Господь от него не отступит скоро.
Чтобы русскому народу действительно пребыть надолго тем народом - «богоносцев», от которого ждал так много наш пламенный народолюбец Достоевский, - он должен быть ограничен, привинчен, отечески и совестливо стеснен. … Иначе через какие-нибудь полвека (! - А. К.) не более, он из народа «богоносца» станет мало-помалу, и сам того не замечая, «народом-богоборцем», и даже скорее всякого другого народа, может быть. Ибо действительно он способен но всем доходить до крайностей... Евреи были гораздо более нас в свое время избранным народом, но они были тогда одни во всем мире, веровавшие в Единого Бога, и, однако, они же распяли на кресте Христа, Сына Божия, когда он сошел к ним на землю.
Без строгих и стройных ограничений, без нового и твердого расслоения общества, без всех возможных настойчивых и неустанных попыток к восстановлению расшатанного сословного строя нашего - русское общество, и без того довольно эгалитарное по привычкам, помчится еще быстрее всякого другого по смертному пути всесмешения и - кто знает? - подобно евреям, не ожидавшим, что из недр их выйдет Учитель Новой Веры, - и мы, неожиданно, лет через 100 каких-нибудь, из наших государственных недр, сперва бессловных, а потом бесцерковных или уже слабо церковных - родим только самого антихриста <...>
Для замедления всеобщего уравнения и всеобщей анархии необходим могучий царь. Для того чтобы царь был силен, т. е. и страшен, и любим, - необходима прочность строя, меньшая переменчивость и подвижность его; необходима устойчивость психических навыков у миллионов подданных его. Для устойчивости этих психических навыков необходимы сословия и крепкие общины»
Как оценить приведенные мысли Константина Леонтьева? Во-первых, в полном согласии с православной верой он высшими достоинствами христианина признает терпение и смирение (а не своеволие и гордыню - люциферианские силы); во-вторых - опять-таки в полном согласии с учением Отцов церкви - страдание для него само по себе не есть зло, а, наоборот, путь к очищению и победе над грехом. Зло как таковое - это самоупоенная воля, направленная против Господа и заповедей Его, и вот как раз в таком направлении мировой (прежде всего западной) воли видел этот тайный монах огромную опасность для человечества. Подобно Платону, изгнавшему в свое время либералов (и прежде всего «свободных художников») из своего идеального государства, Леонтьев хотел охранить, удержать Русь на краю падения в пропасть - и для этого немного «подморозить» ее. Крепкие общины, устойчивые промежуточные слои между народом и царем - вот на что рассчитывал «византинист» Леонтьев и советовал для этого прибегнуть к своего рода «тройственному союзу» между самодержцем (носителем и защитником православия), его непосредственными слугами («стражами», проводниками монаршей идеи в жизнь) и простым народом. Если бы последние русские императоры тверже следовали его советам, возможно, мы не пережили бы трагедии 1917 г. Однако Бог судил иначе
Подводя итог, скажем, что Константин Леонтьев мыслил Русь (и мир) в отчетливой эсхатологической Эсхатологическая перспектива – точка зрения на историю в свете грядущего конца этого мира и ожидаемого божьего правосудия перспективе. Петербургская Россия подошла в конце XIX века к жесткому выбору - либо со Христом, либо в бездну (и еще быстрее других, как справедливо предупреждал Леонтьев). Леонтьев предвидел, что революционный апокалипсис в России будет иметь характер катастрофы (от «богоношения» к сатанизму). Правда, он же подчеркнул, что эта катастрофа принесет мученический венец за Христа тем, что останется ему верен.Леонтьев просто дальше других русских мыслителей Х1Х века заглянул в будущее - и ужаснулся.
Вопросы для самопроверки
1. Основные этапы мировоззренческой эволюции К.Н. Леонтьева.
2. Каково значение красоты и искусства в теории культуры К.Н. Леонтьева?
3. Как оценивал К.Н. Леонтьев буржуазный прогресс в Европе и России второй половины ХIХ века.
