У французского драматурга Жироду в пьесе «Троянской войны не будет» умудренный жизнью Гектор уговаривает брата Париса, во избежание войны, вернуть грекам Прекрасную Елену (историю о яблоке, которое оспаривали три богини, знает каждый). Парис, помолчав, изрекает: «В любви есть прекрасные минуты – это минуты расставания». Вот и мы подошли к этому рубежу. Что пожелать вам (и себе)?
Проще всего было бы отделаться дежурными пожеланиями успехов и здоровья. Но я всегда стараюсь избегать общих слов и лозунгов типа «Пусть в нашей жизни не будет ничего плохого». Довольно давно мне стало понятно, что слоган «в здоровом теле – здоровый дух» можно принять лишь с целым рядом оговорок. Сколько их, беснующихся от избытка здоровья, шастают по нашим и не нашим улицам, заполняют трибуны, ищут приключений… С пожеланиями успехов – еще сложнее. Для кого-то успех состоит в том, чтобы всегда легко находились деньги на очередную дозу.
Мы присутствуем при смене эпох, когда смещаются не только магнитные полюса, но и нравственные ориентиры, когда человечество в целом начинает мучительно постигать истинные цели и настоящую цену успехов. На наших глазах традиционная книга вытесняется ее электронной копией. Хорошо это, или плохо? Во все времена люди находились под диктатом авторитетов, и мысль конденсировалась в слова, оседавшие на бумажных страницах. Эти страницы можно было пощупать и даже понюхать. Книги тех, кто опережал досужую мораль, сжигали. Но сегодня мы обречены понять, что технический прогресс ведет не только к смене носителей (как это случи лось в фотографии), а и в том, насколько мы способны понимать смыслы того, что зашифровывается в слова и картинки. Независимо от того, лицедействуют ли актеры на сцене, или снимаются в фильме, они не только оглашают текст, но и в той или иной мере актуализируют его содержание, а, в конечном счете, приоткрывают нам сущностные значения. Тут следует добавить, что это становится возможным только в том случае, когда тот, кто говорит, предчувствует смысл и подтексты того, что лежит в глубине.
То же самое мы наблюдаем в фотографии.
Видимое не полностью совпадает с тем, что нам показывают. И не надо обольщаться в отношении того, что все естественное, якобы, всегда – прекрасно. Кричаще безвкусны расцветки некоторых порхающих насекомых. Птица тукан кажется не способна летать, поскольку огромный клюв должен, казалось бы, перевешивать и сваливать ее головой вниз. Один большой ученый зоолог, как-то назвал уродом гепарда, который способен развивать фантастическую скорость, а когда я переспросил его «почему?», он ответил что-то в том плане: «Посмотри на его провалившуюся спину». Как-то раз мне попалась на глаза белая кошка с черным концом хвоста, черными ушами и черными пятнами выше глаз. «Очень глупо», ‑ резюмировала моя спутница, и была права.
Так что человек с фотоаппаратом должен быть настороже, тем более, что наше впечатление не всегда и не вполне адекватно фотографическому изображению. Иными словами фотография есть, а что на ней изображено – непонятно. Простенькая илюстрация:
Как вы думаете, что это? Отвечаю. Это поверхность Индийского океана при тропическом ливне.
А эта картинка должна показать вам плотность дождя, когда высунутая наружу ладонь мгновенно переполняется водой. Но понять, что такое тропический ливень, можно только попав под него, воочию увидев, как сглаживает падающая сверху вода поверхность океана. Эти фотографии привезла оттуда Анна Лоренц, занимавшаяся дайвингом. А вот другая ее же фотография:
На горизонте виден заросший пальмами коралловый остров, авлизи надувной поплавок, показывающий место погружения одинокого аквалангиста. Но понятно ли все это человеку, всю свою жизнь прожившему в средней полосе России?
Хотел привести еще несколько зарисовок Ани из того же водоема, но решил, что ее как автора охарактеризуют снимки на ту же тему (!), из России.
Другой пример из альпийских зарисовок уже знакомого нам Николая Кувшинова:
Эта работа не бросается в глаза, хотя в ней при желании можно углядеть массу сюжетных коллизий. Следы и трос показывают, как Николай по самому краю отходил от ямки-ниши, в которой расположились на отдых его товарищи. Эта естественная берлога, кажущаяся изнутри такой уютной, на самом деле отделена от пропасти тонкой стенкой из снега, легко пробиваемой невооруженным кулаком. Не столь очевидна неявность дальнейшего пути и уединенность группы, а также ничтожность человека на фоне грандиозных гор. Я могу догадываться, что подвигло Николая сделать этот снимок, но мне неясно, как ему надо было поступить, чтобы зрителю стало видно то, что было видно ему там и тогда. Нередко, глядя на снимок, можно что-то посоветовать фотографу, исходя из припозднившегося понимания «вот как было надо». Как говорится: «На берегу умных много, когда на море беда». Но применительно к данному случаю пребываю в растерянности.
Многим кажется, что если бы он попал куда-то, где происходит интересный сюжет, то уж снял бы не хуже, а даже лучше. Но, оказавшись внутри происшествия, свидетель теряет всяческие ориентиры, и даже неспособен потом внятно изложить, чему же он был свидетелем, хотя увиденное захватило его. Оставим в стороне нашу необъективность. Человек был участником или хотя бы свидетелем чего-то, и сделал карточку. А мы, глядя на нее, остаемся равнодушными. Значит, важнее факта то впечатление, которое этот факт в нас оставил. Значит, фотография должна в первую очередь передавать впечатление.
Пожар.
Глядя на такую картинку, хочется сказать: «Ну и что?»
‑ Как, ну и что? Ведь пламя вздымается на высоту двухэтажного дома! Смотри, смотри! Там внизу машина стоит. А дым ‑ до неба!
‑ Да, вроде бы горит что-то. Ну?
А ведь действительно, глядя на эту картинку, как-то не вовлекаешься.
Много лет назад, когда я служил редактором в фотожурнале «Субъектив», мне пришла в голову мысль написать статью о безопасности фотосъемки. Естественно, захотелось снабдить текст иллюстрациями и, понятное дело, первое, о чем я подумал, так это о пожарных репортажах. Пролистав архивы Санкт-Петеребурга, наковырял единственную хорошую фотографию на эту тему. Но она была сделана неизвестным автором приблизительно в 1905-1906 гг.
Единственное, что стало достоверно известно из архивной аннотации, так это то, что горит Апраксин двор. На ней видно, как молодецки работают топорники. Сколько я ни искал современных фотографий, и в редакциях, и в наших пожарных командах, тому дореволюционному снимку они в подметки не годились.
Тогда стало ясно, что пожар мне придется фотографировать самому, что я в конце концов и сделал. Но сейчас речь не о том, какой я специалист, а о том, что, раз пожар действительно – яркое зрелище, то и фотографии пожаров должны останавливать внимание.
За свою жизнь мне пришлось наблюдать несколько больших пожаров, и в тушении одного из них я принимал участие. Рассказывать о них не буду. Скажу несколько слов лишь о двух из них, поскольку, фотографируя, ясно понимал, что должен сберечь и передать зрителям впечатление о бедствии.
Один из этих пожаров был действительно грандиозен. Горел огромный Троицкий собор. По ходу дела случилось несколько особенно впечатляющих эпизодов: падение главного креста, обрушение большого купола, взлом дверей и спасение церковной утвари, взрывы баллонов сварочных аппаратов, попытка тушения с применением пожарного вертолета (и еще целый ряд локальных моментов, острота которых обусловливалась действиями милиции, не пропускавшей к метро людей, которые спешили по своим делам, и гнавшей их туда, куда летели разносимые ветром головешки, и где на самом деле было опасно). Меня тогда огорчало то обстоятельство, что сильный ветер разделял пламя на два языка, один из которых стелился почти горизонтально, выдувая горящие доски с окружавших барабан главного купола лесов (храм тогда ремонтировался). Позже я догадался, что эти два языка пламени образуют пасть зверя. На меня же тогда наибольшее впечатление произвели птицы, которых жар принудил бросить свои гнезда. Поэтому я решил объединить кружение этих птиц с мгновением, когда рухнул главный крест.
За много лет до того я обнаружил, что люди в своих воспоминаниях не разделяют отдельные эпизоды. Как-то раз мне пришлось снимать цирковой номер, в котором артистка танцевала на коньках и жонглировала голубями. Ее танец шел в стремительном темпе, а работая с птичками она едва скользила, стоя на двух ногах. Но по впечатлению зрителей все происходило в одном полетном движении, и мои картинки с порхающими над ней голубями выглядели неубедительно статичными. Поэтому я тогда счел для себя возможным насильственно объединить их.
Другой пожар. Кто-то поджег сухие камыши. Пока ветер гнал пламя в сторону, я успел сделать несколько снимков своей яхты.
В голове у меня в те минуты теснились простенькие мыслишки о том, что в моем распоряжении всего пять литров (питьевой) воды, что до залива сквозь огонь не пробиться, что если пожарные не приедут, с яхтой надо проститься, что в бытовке у меня взрывоопасные краски и ацетон, что максимум что я смогуч сделать, это спасти некоторые инструменты, которые мне потом не пригодятся. Ветер поменял направление, времени на размышления не осталось, но тут приехали пожарные. (Вскользь скажу, что если бы удалось поймать поджигателей и привлечь к суду, им вменили бы в вину озорство.)
Но картинка-то вышла бесформенная. Тогда я пририсовал туда фигуру.
Это мой матрос-рулевой Володя, (Говорят, похож.)
Противоположный сюжет. Уже хорошо знакомая нам Ирина Мотина в разное время сделала несколько кадров о наводнении (или точнее сказать, о предчувствии наводнения) в Санкт-Петербурге, для которого этого рода природные катаклизмы ‑ характерны.
Непогода даже в условиях современного города продолжает тревожить, главное найти выразительный ход, который позволит зрителю заметить и почувствовать то, что чувствовал автор. Опять речь идет о сильных чувствах.
Некоторое время назад, в отчаяние от того, что на протяжение двух лет ни один из новых студент не показал ни ярких способностей, ни стараний, я вдруг увидел огрызок городского пейзажа, в котором узнал себя.
Это мой автопортрет №12. А вот мой автопортрет №2.
Другие мои автопортреты – не менее драматичны. Что поделать. Жизнь такая.
Вообще, на мой взгляд, в основе фотографического сюжета должно быть некое психологическое напряжение. Однажды мне посчастливилось попасть на состязание «Что? Где? Когда?» Вокруг меня находилось более сотни людей разного возраста, и все умнее меня (это было счастье!). Они думали. И в своих размышлениях были прекрасны.
Значит ли сказанное, что интересные сюжеты обязательно должны запечатлевать только какие-то яркие проявления или события (проще говоря – мордобой)? Отнюдь. Есть гармоничные люди, которые, в большей мере, чем я, несут в себе гармонию. И они обнаруживают ее во всем и везде. Анна Величко, тонко чувствующая цвет, выходит «на охоту» не столько в поисках острого сюжета, сколько в поиске формы, в которой находит умиротворение. В этом ее дух и стиль, произрастающий из этого духа. Это происходит не от незнания жизни. Общаясь с ней, быстро догадываешься, что она понимает шекспировский накал нашего времени и не закрывает глаза на реалии. Ведь эти реалии предстают в ее картинках, становясь их «героями». Анна видит те же обшарпанные стены, те же признаки нашей убогой жизни. Но все эти привычные для нас детали складываются у нее в совершенные композиционные аккорды.
То, что делает Анна, это скорее этюды. Но кто скажет, что это слабо?
Вам необязательно должно нравиться то, что я тут показал. Возможно неприятие содержания, либо стиля приведенных фотоснимков, обусловлено тем, что вам дано найти свой оригинальный путь. Если не ожидать удачи, а заняться активными изысканиями смысла происходящего как вокруг, так и внутри нас, тогда с неизбежностью вы придете к какому-то результату. Значит, наши дороги пересеклись не понапрасну. Разбирайтесь. Выбирайте.
